ФСР СР

 

Текст 1.

В 1932 году Дмитрий Шостакович написал оперу «Леди Макбет Мценского уезда». В театре она шла под названием «Катерина Измайлова». В течение двух первых сезонов (1934—1936 годы) ее исполнили в Москве и Петербурге более двухсот раз, сыграли в театрах Европы и Северной Америки. А потом ее посмотрел Сталин. В «Правде» вышла статья «Сумбур вместо музыки» (бытует мнение, что ее даже написал сам Иосиф Виссарионович), оперу объявили «антинародной», а автора заклеймили «врагом». Шостакович исчез из репертуаров оркестров и театров. Знакомство с ним стало нежелательным и опасным.

Каким бы тяжелым ни был удар, Дмитрий Дмитриевич смог его выдержать. Он продолжал работать, писать. Через год представил Пятую симфонию. Власть сжалилась. Сталин назвал произведение «деловым творческим ответом советского художника на справедливую критику», симфонию приняли за акт раскаяния и объявили «образцом соцреализма» в симфонической музыке.

 

Текст 2.

Соединив пару транзисторов различным способом, получают вентили ИЛИ-НЕ и И-НЕ. Эти вентили принимают уже не один, а два и более входных сигнала. Выходной сигнал всегда один и зависит (выдает высокое или низкое напряжение) от входных сигналов. В случае вентиля ИЛИ-НЕ получить высокое напряжение (логическую единицу) можно только при условии низкого напряжении на всех входах. В случае вентиля И-НЕ все наоборот: логическая единица получается, если все входные сигналы будут нулевыми. Как видно, это обратно таким привычным логическим операциям как И и ИЛИ. Однако обычно используются вентили И-НЕ и ИЛИ-НЕ, т.к. их реализация проще: И-НЕ и ИЛИ-НЕ реализуются двумя транзисторами, тогда как логические И и ИЛИ тремя.

 

Текст 3.

Впрочем, он иногда просил позволения присутствовать при опытах Базарова, а раз даже приблизил свое раздушенное и вымытое отличным снадобьем лицо к микроскопу, для того чтобы посмотреть, как прозрачная инфузория глотала зеленую пылинку и хлопотливо пережевывала ее какими-то очень проворными кулачками, находившимися у ней в горле. Гораздо чаще своего брата посещал Базарова Николай Петрович; он бы каждый день приходил, как он выражался, «учиться», если бы хлопоты по хозяйству не отвлекали его. Он не стеснял молодого естествоиспытателя: садился где-нибудь в уголок комнаты и глядел внимательно, изредка позволяя себе осторожный вопрос. Во время обедов и ужинов он старался направлять речь на физику, геологию или химию, так как все другие предметы, даже хозяйственные, не говоря уже о политических, могли повести если не к столкновениям, то ко взаимному неудовольствию. Николай Петрович догадывался, что ненависть его брата к Базарову нисколько не уменьшилась. Неважный случай, между многими другими, подтвердил его догадки. Холера стала появляться кое-где по окрестностям и даже «выдернула» двух людей из самого Марьина. Ночью с Павлом Петровичем случился довольно сильный припадок. Он промучился до утра, но не прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним на следующий день, на его вопрос: «Зачем он не послал за ним?» — отвечал, весь еще бледный, но уже тщательно расчесанный и выбритый: «Ведь вы, помнится, сами говорили, что не верите в медицину?»— Так проходили дни. Базаров работал упорно и угрюмо... А между тем в доме Николая Петровича находилось существо, с которым он не то чтобы отводил душу, а охотно беседовал... Это существо была Фенечка.